Я чувствую агрессию к нему, страх, что он может подчинить себе жену и дочь; разрушить наши отношения. Хочется высказать ему, что он не прав, чтобы он осознал, что у него нет чувства реальности».   Нас здесь интересует речь, текст, язык — как поступок.   Речь – поступок? Да, в том плане, если речь направлена на возвращение похищенного языка и имени. Наименование – как ключевое действие, которое обладает целостным свойством. Имя не бывает изолированным, оно представляет всегда систему имен (мир имени), не всегда, явную. Наименование, выраженное в речи, – это поступок,  стремление называть «вещи своими именами», картографировать реальность.   Назвать иначе – это провести свою границу, появиться в речи, осуществить в ней свой язык. Отвоевать его у похитителя – опыта, инициируемого другим, как правило, опыта анонимного, и от этого вызывающего трудноконтролируемые реакции внутреннего мира, которые разрушают мир имени.   Похищение языка – а по сути, похищение имени — происходит просто, открыто (и поэтому незаметно) и даже наивно. Простые иллюстрации: представим, если тетя гладит ребенка по голове и дает конфету – ребенок называет ее «хорошей тетей». Затем тетя кричит, сливает на него негативную эмоцию – у ребенка возникает шок, и он переназывает тетю. Теперь это «плохая тетя». Затем тетя снова дает конфету. Ребенок может назвать ее снова хорошей тетей, или оставить плохой тетей; может дать свое имя – например, «конфитюрка». И здесь несколько примечательных вопросов возникает.   

Первый: что влияет на переименование и его направленность (откат к старому или новое имя)? Можно представить двух детей – один постоянно переименовывает тетю в зависимости от получаемого стимула, другой смог суммировать стимулы и реакции в опыт и найти имя, которое интегрирует новый и старый опыт. Интегрирует – это важно понимать – не только старый и новый образ тети, но и старый и новый образ самого себя.   

Второй: как тетя может похитить язык ребенка? Очень просто: если она скажет нечто вроде «ты же хороший мальчик, ты такой понимающий, ты не обращаешь внимания на мои негативные стороны, ты меня понимаешь и пр.» — т.е. даст ему имя первой, и ребенок примет это имя. Далее – поскольку имя задает мир – ребенок будет считать себя «понимающим тетю» и, соответственно, именовать тетю именем из мира тети. Язык ребенка, вслед за именем, будет похищен. Ребенок будет интегрировать опыт на основании полученного имени. Но кто такой получивший имя? Это персонаж. Тетя — его автор.   Кризис «своего имени» из этой темы. В приведенном тексте – его можно пробежать глазами еще раз — кризис имени можно выразить как дилемму «сохранить имя и отвергнуть опыт» или «переименовать и принять опыт». Текст описывает драму человека в поиске своего имени. Автор может бороться за имя, но что остается персонажу?   Это можно выразить продолжением нашей условной ситуации. Мальчик, которого назвала тетя, но который не назвал себя, получает все больше и больше негативного опыта. Тетя орет на него, заставляет есть соленые конфеты. Решил мальчик переназваться и шепотом назвал тетю злючкой.  Но тетя успела опережающе его переименовать: ты понимающий тетю и виноватый в том, что она злюка. Со-гласился мальчик и на этот раз. Принял имя. И погрузился еще больше в мир чужого имени. А тетя стала одним из его голосов.   

Наш разговор интересен именно тем, как в конфликтной ситуации человек (автор текста) называет «вещи своими именами». Текст – помимо воли человека – так или иначе выразит в своих незаметных узорах историю имени. Историю в том плане, что похищение языка происходит незаметно, намного раньше переживания потери себя и ощущения себя персонажем.   И это самое удивительное! Вспомнить себя – несмотря на имена данные и принятые. Открыто и из-за угла. Анонимно и напрямую, с улыбкой и протянутой конфетой. Впрочем, иногда, судьба распоряжается так, что кризис имени возникает не по желанию человека, свыкшегося с удобным именем, а по конфликту двух внешних авторов, которые требуют от человека одновременного бытия персонажем для одного и для другого.   Например, в нашем случае, Михаил старался заслужить уважение у отца жены. Слово «заслужить» для него было ключевым – поскольку, по его словам, так воспитали отец и бабушка. Заслужить – это значит поступить «правильно» и получить хорошую оценку другого. «И тогда я сам себе ставлю зачет!».   Обратим внимание, что в тексте отец жены описывается скорее не сущностно, а предикативно. Описываются его некие качества, которые подразумевают один образ, но поведение, которое предписывает себе и ему автор – явно подразумевает образ другой. Но в любом случае в тексте вы не найдете описания сущности. Такое впечатление, что автор пытается уехать на двух кроликах: с одной стороны, описывая происходящее, т.е. новый опыт, с другой стороны – ограничивая свой язык описанием реакций и качеств. Но ограничивая ли?   Или же похищенный язык из мира «заслужить уважение» не способен описать сущность – поскольку его миссия фокусировать внимание носителя именно на реакциях, оценках. Все остальное происходит после того и происходит по воле того, у кого ты заслужил уважение. Заметим, что описание другого в тексте перевешивает описание собственного внутреннего. «Я» здесь анонимно.   Примечательно, что свои внутренние процессы автор описывают как реакции, а не как события. Т.е. они просто есть, как бы моментально, как формальная вспышка, после которой ничего не происходит. Вот это предложение: «Его эмоциональные взрывы видеть очень неприятно, тем более что все это происходит в присутствии ребенка». Яркий пример похищенного языка, т.е. языка, работающего на другого, а не на себя. Что происходит? Автор видит другого, демонстрирующего определенную качественную реакцию. Но в ответ не происходит понимания, изменения образа другого, осмысления и пр. Вместо этого – «видеть неприятно», т.е. мог бы и поприятнее кричать. Т.е. и своя реакция не услышана, не переведена в слова, в событие – ибо принадлежит другому. Отдана? Похищена? Кто? Когда?   

Очень интересно и здесь: «я чувствую агрессию к нему, страх, что он может подчинить себе жену и дочь; разрушить наши отношения. Хочется высказать ему, что он не прав, чтобы он осознал, что у него нет чувства реальности». Описание собственных эмоций и ожидание более сложных действий от другого: осознал, чувство реальности – в ответ на «вы не правы».   И вот в этом «хочется высказать ему, что он не прав» — война. Хочется высказать – но не высказано. Обратим внимание: внешняя речь, не себе, а другому. Внутренняя речь здесь раздроблена и почти отсутствует. Автор заблокирован?   С чего начинается текст? С маскировки, двойственности: «Мне хочется извиниться перед ним, ведь он воспитал, вырастил мою жену». По сути «я понимаю, что извинение здесь ничего не даст, но надо это делать, поскольку он отец моей жены». Капкан: что я еще могу сделать в этой ситуации?   И здесь: «Я хочу подарить ему дорогой подарок, чтобы как-то помочь». По сути: «я помогу ему себя одобрить». Человек с похищенным языком говорит о чувстве реальности. Но не у себя, а у другого. Как требование появления. Тогда, видимо, он станет тем, у кого можно заслужить уважение и подтвердить имя.   Так в чем проблема, спросил я? Михаил ответил: я хочу получить от него зачет… И облегченно рассмеялся...