Направленность языка – тема, мимо которой трудно пройти. Она притягивает внимание, в ней есть некая загадка, на которую стоит поразмыслить. Загадка формулируется многими учеными и авторами по разному, не факт  что в наших рассуждениях мы будем оригинальны или новы – но их цель обозначить пространство вопросов и размышлений и сделать это, скорее метафорически, нежели схематически.

Итак, язык. Знаковая система? Нюанс – система фигур, имеющих значение (Ельмслев). Т.е. есть носитель, и есть значение, который связан с этим носителем. Характер связанности дискутируем в научных кругах: одни говорят, что фигура влияет и даже порождает значения (культ опыта), другие отрицают такую доминанту и говорят о произвольности связки (культ смысла).

Рассмотрим оба культа, тем более что мысль об их связанности в системе генезиса языка личности представляется интересной. Сначала первичный опыт дает фигуры, которые означиваются, исходя из неких аутичных переживаний только этой фигуры (поскольку иных пока просто нет), затем опыт сепарации – с его отрывом от переживаний только этих фигур и выходом на другую культуру означивания, которая переустанавливает значения. Чем то это напоминает отличие позиций автора и читателя, о которой мы уже писали.

Тогда так: если говорить о том, что язык рождается из первоначального опыта, мы придем к необходимости определить как-то суть первоначального опыта. Это можно сделать в виде точки в центре круга: ребенок ощущает себя точкой в материнской оболочке. Какие фигуры, т.е. повторяющиеся переживания остаются, запечатлеваются в его «алфавите»?

Первичные фигуры, с которых все начинается – это наполненность и опустошение. Переживание их имеет особенность – оно анонимно, поскольку наполняет ребенка мать и опустошает (в смысле лишает) тоже мать. Но здесь ребенок воспринимает ее как оболочку, скорее среду, а не персону (точнее – оболочка является фигурой, означающей мать). Себя – так же, поскольку наполнение и опустошение производятся помимо сознания. Процессы наполненности и опустошения в этом смысле действительно являются фигурами, несущими в себе некое «значение» для ребенка. И это «значение» ритмизирует существование, создавая отличие, порог между двумя состояниями: пустоты и наполненности.

Получается подчиненность: «меня» делают наполненным (мать греет, питает), «меня» делают опустошенным (когда мыть уходит и не греет, не питает). Выбора нет. Чтобы перейти от одного состояния к другому – нужно подать сигнал. Причем в любом направлении – среда уловит. Мать накормит или разденет, если стало жарко. Можно ли назвать это «гармонией»?

Но здесь интересно другое: переживание «наполненности-пустоты» анонимно и безадресно. И оно на этой стадии работает как бы сквозь сознание: не мешай хотеть и получать. Подчинение сознания – которое, по сути, является реакцией на реакцию, но пока не отражением (праобраз осознанности), а скорее продолжением, безальтернативным проживанием процесса «пустота-наполнение», которые по этой причине анонимен.

Протекание через меня – что вроде того. Знаковое поле – если, конечно, возможно так говорить – изначально создается этими двумя фигурами: пустотой и наполненностью. Другими словами – это и есть предустановки сознания, которые формируют безальтернативную направленность от пустоты к наполенности через сигнализирование. Т.е сигнализирование подчиненно одной цели – наполниться или опустошиться. И в этом смысле, действительно, фигура подчиняет себе знак: чтобы не «говорил» ребенок родителю — это означает «наполни-опустоши меня». Чтобы не «говорил» родитель ребенку – это означает «я тебя наполняю и опустошаю».

В дальнейшем это выражается в том, что когда человек чувствует пустоту внутри себя – ему важно найти анонимных наполнителей. Воспроизведение. Т.е. в отношениях его будет интересовать эти аспекты, хотя он и может их как-то расцвечивать, но расцветка будет подчинена бегству от себя как пустоты к другому как наполненности.

Нюанс в том, что персональность здесь подчинена… анонимности. Отсюда поверхностность и быстрая утилитарность в отношениях, и ощущение манипулятивности, которая имеет под собой подчиненность смысла потребности. Действия людей, состоящих в отношениях, объясняются именно через фигуры «хотят бросить» или «добры, наполняют». Я – это направленность на меня другого…

Но есть кризис отделения – когда ребенок (постепенно или резко) отделяется от матери, и в тревоге или радости осознает свои границы, свою данность. В процессе развития ребенок становится источником действий, смыслов – и ему нужен другой, который связан с ним качественно другими отношениями. Вырастая через повторение безадресного паттерна ребенок ищет другого – человека, собеседника, со-общника. Да, периодически происходят отыгрывания к прошлому, но через них пробивается другая знаковая система, в которой фигуры подчинены смыслу. Теперь два круга.

Противоположная ситуация: пустота возникает в слишком длительном увлечении внешним миром, дисконтактом с внутренним. Наполненность – более относится к действиям, переживаниям, идущим изнутри. Другими словами – появление феномена внутреннего мира становится заметным именно по перевороту, подчинению фигур смыслу. Что особенно заметно как на стадии юношеского максимализма, так и на стадии выбора смысла жизни и пр. абстракций. Ключевая особенность которых – непредсказуемость, т.е. их не было в прошлом опыте, они появились как бы навстречу, из будущего.

Такой переворот языка делает возможным переосмысление прошлого, перестройку отношений с опытом. Опыт, будучи переработан по другому, становится источником скорее смыслов, нежели (не только) повторных переживаний. Появляется возможность осуществить переход от слепого повторения – к прочтению мира, себя, других… осмыслению. Возможно, что повторные переживания и нарождающиеся смыслы ведут своего рода танец, диалог, может быть – борьбу, трансформацию, в результате которой прошлый опыт получает значение как бы из будущего, из системы координат, которые не обусловлены изначальными фигурами. Это позволяет произвести операцию переоценки того, что раньше лежало в основе сознания, изначального алфавита.

Конечно, это не просто. Появление себя, присутствие себя иногда связано с тревогой быть оставленным другим. Если другой поймет что я — другой, а не он второй – что произойдет? Что делать? Вопросы на возвращение к доминированию фигур. Тревога как мотиватор найти другого, найти другого-другого… или найти себя? Выбор языка – как координат означивания, определяющих вектор  определения себя как…

«Я боюсь, что меня затопчут» может значить «помогите мне!» — сигнал в окружающую «маму». А может значить «я зависим от других, если жду от них только одобрения и в этом повторяю свою мать». Там сигнал, здесь – высказывание, начало текста.

Человек оказывается способным обращаться к опыту, не воспроизводя его буквально – но появляясь в нем не как персонаж, а как автор и читатель. Миссия которого — вывести сознание из-под власти фигур анонимного опыта, от сигналов к направленной, адресной речи. Вопрос о земле языка – что лежит в его основе, какие направленности? – оказывается полезным в плане этой миссии. Ответ на этот вопрос лежит в сфере исследования не столько истории собственного сознания, сколько его будущего.