Определили объект и определили его определение, конструкцию и деконструкцию. Игра на двух уровнях. Но там и там – оперирование переносными значениями и борьба за то, что переносное значение никогда не будет завершено, т.е. жестко привязано к предметному значению. И читатель – только он – в своей голове может совершить этот акт. А нам (авторам?!) остается высвободить то, что можно назвать переносным значением – или, хотя бы, надеяться на это. И сделать это непростым – буквально (что за редкость!) – способом. Как у персонажа с языком?  Что с его речью, как говорит персонаж, что он говорит, и главное – кому он способен что-то сказать? Наполненность впечатлениями и немота связаны. Немота выдает спящий ум, сон которого — озеро, куда сливаются все потоки. Немота – это неспособность прочитать иначе, чем написано, переправить суть с одного берега на другой (при чем тут берег, о чем это он?!). Суть остается на одном берегу… Впрочем, именно сейчас мы совершаем незаметную ошибку. Пытаемся что-то сказать о языке персонажа как некий зритель, который выносит критическое суждение типа «я вижу твои ограничения». И персонаж здесь по сути – некое высшее существо, которое заснуло. Если он спит – значит, может проснуться, значит, в нем есть кто-то еще. 

Может быть, это мы сами? Но персонажа создает автор. Он необходим ему для решения ряда задач. Это кукла, которая иллюзией своей персоны маскирует автора и тем самым создает поле творения. Это трогательный Пикколино, о котором хочется рассказать целую историю. И язык Пикколино — это иносказательный язык автора. Язык языка. Что произошло сейчас, где мы оказались? Мы прошли путь. От поверхностного (хотя, впрочем, тоже имеющего право на существование в действительности) образа «персонажа» мы перешли к обратимому (заснувшему) и вышли на образ персонажа, который уместно назвать необратимым, настоящим. И здесь нас ждали два примечательных момента: персонаж создан автором для чего-то и связан с ним (нет автора – нет и персонажа). И связанность эта достойна того, чтобы вдуматься в нее. Она асимметрична и симметрична одновременно. 

Асимметрична в том плане, что персонаж не может ничего сказать автору, он воспроизводит авторскую речь и совершает действия, которые выражают определенный смысл. Симметрична потому, что будучи прочитанным (переведенными!) автором действия персонажа могут подсказать много ценного о самом авторе – именно за счет своей иносказательности. В таком случае действия персонажа становятся текстом, который обладает возможностью не просто перевода, а именно толкования. Радикальная постановка вопроса: персонаж двойственен — он и образ, он и текст? Возможно. Но интересно и другое. Персонаж – то, что автор спрятал от самого себя? Имеет ли смысл говорить о персонификации непонимания, где персонаж — неудавшаяся до конца попытка автора выдать себя за другого в игре «короля Балериона» (С.Лем), с надеждой… избавления от тождества самому себе? Или же персонаж – это попытка пересобрать, реконструировать себя? Но этот вопрос имеет смысл при условии, что мы ответственны за собственные персонажи и наша авторская речь присутствует в поле их существования. Если этот принцип нарушается — персонаж и автор оказываются в неком серединном мире, где разворачивается совсем другая история.